Зоран КОСТИЧ, сербский поэт
Зоран КОСТИЧ — известный сербский поэт, лауреат престижных литературных премий на родине, избран почетным членом Союза писателей России. В его поэзии емко и на века воспет сербский народ-борец и, несмотря ни на что, победитель. В одном из телемостов с Белградом Зоран выразил суть сербского вопроса на сегодня: Сербия — последний оплот Европы в ее столкновениях с Америкой. За стихотворение, прочитанное в мае 1991 года на панихиде по сербам, сожженным усташами в 1941 году в православном храме города Глина, хорватское телевидение объявило настоящую охоту на сербского патриота.
Костич — генеральный секретарь Общества сербско-русской дружбы, член правления Международного фонда славянской письменности и член Международной Славянской Академии.
— Зоран, говоря о взаимовлиянии русской и сербской культур на кинофоруме «Золотой Витязь», вы произнесли фразу: «Наша духовность — русская». Что вы имели в виду?
— А то, что исторически наши культуры очень близки, и сто лет назад наши народы изъяснялись практически на одном языке. Это неудивительно, потому что на протяжении средних веков, начиная с двенадцатого, русские и сербы, особенно монахи, тесно сотрудничали. Обменивались книгами, иконами, живописными полотнами. Немало сербских поэтов жило в русских монастырях. Известно ли вам, например, что один из авторов «Жития преподобного Сергия Радонежского» монах Пахомие — серб? Он жил в Радонеже.
Тесно был связан с русскими монахами и Святой Савва — его даже называли Русским, в Сербии Савва почитаем примерно так, как в России Сергий Радонежский. Члены царствующих семей наших государств часто соединялись в браках.
На образах великой русской литературы воспитаны поколения сербских писателей. Русские писатели-эмигранты первой волны по пути в Париж останавливались у нас, в Белграде: Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Николай Туроверов — великий поэт, о котором в России почти ничего не знают. А в русской церкви в Белграде похоронен генерал Врангель, на белградском кладбище упокоен знаменитый посол России Гартвиг, через которого император Николай II вел переговоры касательно нашествия Австро-Венгрии на Сербию в 1914 году. Памятник благодарности сербского народа Николаю II стоит на этом кладбище. А сколько замечательных русских актеров, режиссеров, мастеров балета работало в Югославии! Что же до взаимовлияния наших литератур, началось все, конечно, с Пушкина, первые переводы наших былин были сделаны Александром Сергеевичем.
— Интересно знать, как воспринимали великого русского поэта его современники-сербы?
— Любовь к Пушкину велика со времен Негоша, великого сербского славянского поэта, владыки и правителя Черногории в первой половине XIX века. Он был из тех, кто считал, что православие следует защищать и мечом. И писал об этом в своей драме в стихах «Горный венец».
Мало кому известен факт, что Негош присутствовал при смерти Пушкина. Он был в гостях у царя Николая I и узнал, что поэт умирает. Император не мог отказать гостю в его просьбе проститься с собратом. Негош был в доме на Мойке и отслужил панихиду над убиенным.
Именно с этого времени Пушкин стал для нас одним из маяков. Негош и Пушкин сыграли основную роль в воспитании сербских поэтов, начиная с середины XIX века. Именно Пушкин дал точку отсчета своим наследникам в поэзии. Лучшего защитника поэтического творчества пока не родилось. Новомодные «измы» и «тренды», казалось бы, и достаточно серьезные, на фоне пушкинского евангелия умирали и будут умирать. Александр Сергеевич наглядно показал православному славянству, как можно жить своей поэзией, как воспевать свою жизнь. Счастливы мы от этой избранности или нет, это другой вопрос, но невозможно не согласиться, что вершина мировой поэзии у славян, и развевается над ней пушкинский флаг.
Вы, конечно, помните, роман Пушкина «Арап Петра Великого»? А, может, и знаете, кто подарил арапа Петру? Серб! Один из знаменитых сербов, оставшихся в истории России — Савва Владимирович Рагузинский. Он был секретарем и географом Петра Великого, работал послом в России, в Китае, был известен как математик, астроном. Он составил карту границы между Россией и Китаем протяженностью две тысячи километров.
— Чему вас как поэта научил Пушкин? Чем отозвался в вашей судьбе?
— С раннего детства у меня было два кумира — отважный Ахиллес из «Илиады» Гомера и Пушкин. Я знал, что у Ахиллеса было уязвимое место — пятка, и, когда я был совсем маленьким, рьяно охранял свою пятку, думая, что этим спасу любимого героя. Потом, когда узнал Пушкина, я понял, что уязвимое место есть у человека и в груди, но и смерть Пушкина, как я ни противился, оказалась неизбежной. Пушкин снился мне в детстве, и я очень рано начал читать его стихи.
Вообще в раннем детстве читал мало, у меня не было книг. В 1948 году, когда я родился, арестовали моего отца, министра промышленности Черногории, как человека, настроенного просоветски. Тогда было время обострения отношений с Советским Союзом. Отца сослали на десять лет на Голый остров в Хорватию — югославский ГУЛАГ, в котором Тито уничтожил большинство коммунистов православного происхождения. В основном, бывших партизан Сербии, Черногории, нынешних Республик Сербской и Сербской Краины.
Отец вернулся живым из этого ада и, подведя меня к полке с книгами Пушкина и Шолохова, сказал: «Ты будешь писать». Я воспринял его слова как наказ. И уже в студенчестве занялся переводами Пушкина. Перевел «Буря мглою небо кроет», «Бонапарт и черногорцы», «Утопленник» и другие. Перевел я и «Гаврилиаду» — со своими комментариями, в которых писал, что считаю публикацию поэмы ошибкой Пушкина. Пушкин дал всем поэтам жесткую установку: каким бы вольным сыном природы не ощущал себя творец стиха, он обязан оставаться в рамках ямба, хорея, анапеста, дактиля. А можно ли считать поэзией то, что выходит за эти рамки, еще большой вопрос. Пушкин, как известно, и сам мучился, когда писал длинным стихом свои «Песни западных славян». Начинал, потом не выдерживал непривычного ритма и возвращался к своему.
— Идет ли в наших театрах ваша инсценировка «Горного венца» Негоша?
— Надеюсь, что спектакли по «Горному венцу» увидят в Москве, Петербурге, возможно, в Ельце. Инсценировку драмы сделал для того, чтобы в России, наконец получше узнали вещь, которой давно восхищается Европа. Переводили Негоша многие поэты, Юрий Кузнецов, в том числе, но лучшим считаю перевод Александра Шумилова из Петербурга. По моей поэме «Казан», воскрешающей страшные события второй мировой войны (перевод Юрия Лекербая), готовит моноспектакль актриса МХАТа имени Горького Елена Трепетова, моя супруга.
— Зоран, как говорите вы о войне в Сербии — в прошлом или настоящем?
— Положение сербского народа на протяжении полувека, когда в Югославии процветал режим Иосифа Броз Тито, было ужасным. Самый большой народ на Балканах и — самый бесправный: национальная идея загнана в угол, традиции преданы забвению, язык исковеркан. Католик и масон Тито исправно выполнял тысячелетнюю программу Ватикана по уничтожению православных сербов. Напомню, что девиз Независимой Державы Хорватии (НДХ), основанной Гитлером и Ватиканом в апреле 1941 года, гласил: «Треть сербов перекрестить в католичество, треть убить и треть выгнать в Сербию». Президентом этого фашистского государства был Анте Павелич, и за четыре года в концлагерях Ясеновец, Градишка, Ядовно и в ямах Далмации и Герцеговины уничтожено было более двух миллионов сербов — пятая часть народа.
Тито уничтожал левое крыло православных патриотов, поэтому в 1974 году ему было несложно придумать конституцию, которая предопределила полный развал Югославии в 1991 году. И то, что Косово стало живой раной Сербии. Беспрецедентный случай, когда из колыбели Сербской державы, центра культурных национальных традиций, начиная с 1945 года, были насильно выселены 400 000 сербов. Кто куда, на погибель, а в их дома, на их земли были завезены албанцы. Для развода. Всему миру демонстрировалось создание Балканского Союза!
Вновь прибывшим, исповедовавшим ислам, выдавались охранные грамоты, но югославского гражданства большинство из них до сих пор не имеет. В процентном отношении картина Косова такова: 92 процента албанцев и 8 процентов сербов. Этот эксперимент не закончен, а на очереди вторая автономия — Воеводина, на северной границе Сербии с Венгрией.
— Что еще назовете среди причин войны?
— Есть внутренние мотивы, и они чрезвычайно важны — во время Великой Отечественной войны на стороне немцев в России с ожесточением сражались хорваты и мусульмане, три дивизии Независимой Державы Хорватии — под Москвой, под Севастополем и Сталинградом. И когда в 1944-м стало ясно, что Гитлер терпит поражение, все они враз сменили свастику на звезды. Коммунистическое правительство принимает решение простить их. Не наказывать ни хорватов, ни мусульман. Православные сербы, оставшиеся в живых (а всего в войне усташами было уничтожено более двух с половиной миллионов сербов), промолчали, забыли, проявив, как всегда, милосердие.
— Вы хотите сказать, что и в этом прощении кроются корни войны, вспыхнувшей на Балканах в начале 90-х?
— Конечно! Единой Югославии, так называемого «братства народов», которое преподносили миру, никогда и не было. Не могли Христос и Иуда, Каин и Авель, убийца и жертва жить в дружбе и согласии. Подчеркну, что и хорваты, и мусульмане на 90 процентов бывшие православные, которые из-за исторического конформизма изменили веру.
Была ли у наших народов возможность расстаться мирно? Конечно, референдум. Но это оказалось невозможным из-за существующей подмены понятий. Начнем с того, что Югославия с 1918 года состояла из двух государств — Сербии и Черногории, никакой Хорватии и в помине не было. А о нации «мусульман» вы что-нибудь слышали до 1974 года? Это конституция Тито породила мусульманскую нацию из мусульман Боснии и Герцеговины, чтобы через двадцать лет, в 1995 году, в каком-то американском городе Дейтройте получить право создать государство на сербской земле.
— Скажите, на объединение с Россией пошли бы сербы?
— И с огромной радостью! Дело в том, что вся наша история это, образно говоря, приглашение к объединению. Начиная с сербского восстания в 1804 году, когда не удалось сербскому вождю Карагеоргию (о котором, кстати, поет Пушкин в своих «Песнях западных славян») соединиться с русской армией на территории нынешней Румынии. Не соединились сербская и русская армии и во время сербско-турецкой войны 1876-1878 годов, когда сербам помогали и героически погибли генерал Черняев и полковник Раевский. А случись это, Россия имела бы выход на Средиземное море, была бы в Европе, выполняла роль стратегического центра в содружестве Болгарии, Сербии, Черногории. Надежды на это не потеряны. Возможно, это произойдет благодаря присоединению Югославии к союзу России и Белоруссии.
— На ваш взгляд, почему же не происходит объединение наших народов?
— Потому что это не входит в планы Запада. Объединившись, православные славяне будут представлять монолит, о который можно и зубы обломать. И Запад, как может, мешает.
— Касались ли вы в своем творчестве темы русских добровольцев в Сербии?
— В прошлом году начал делать фильм о добровольцах, как русских в Сербии, так и сербских, воевавших в России. Среди последних немало моих предков, участвовавших еще в войне 1812 года. Они вышли из ветви моих соплеменников, еще в начале XIX века убежавших от турок в Одессу. Их было двадцать четыре семьи, и сегодня известны Милорадовичи, Зоричи, Вугеличи. В новой русской губернии им дали земли и средства на обзаведение, они породнились с русскими и жили под Одессой. Основали монастырь Святого Луки. Все эти события описываю в романе, над которым работаю пятнадцатый год.
Беседу вела Нина КАТАЕВА
20 февраль 2014 /