Когда говорят «чеченская кампания», я понимаю, что это определение не совсем верно. Оно не точно, не в полной мере отражает все то, что происходило и происходит на исстрадавшейся кавказской земле, где идут реальные боевые действия. Идет война. И пусть кого-то из политиков коробит от этого признания. Но когда гибнут люди, разрушаются города и села, когда появляются беженцы, то эта картина практически ничем не отличается оттого, что мы читали и слышали о Великой Отечественной войне. Почти один в один. Чечню не случайно называют горячей точкой, потому что боевые действия вспыхивают здесь на очень маленьком пространстве, где концентрируется колоссальная энергия. На этом пятачке витает смерть.
Человек, попадающий на войну из города, где работают казино, ходят трамваи, а неразрешимой проблемой являются автомобильные пробки, должен быть профессионально подготовлен. Помимо этого он должен иметь нормальную устойчивую психику. Слишком уже резкий получается переход, почти перелом от одной реальности к другой. Через три с лишним часа полета ты уже в Моздоке, а еще через 45 минут – в Ханкале. И все. Между войной и миром пролегает граница всего лишь в какие-то четыре часа, в полетное время от Москвы до Ханкалы. За это время человек перемещается туда, где нужно рисковать своей жизнью, а если придется, то и голову сложить ради выполнения задач Отряда, которые поставило государство. Это, мягко говоря, сложно. В конце концов, человека можно научить виртуозно стрелять из автомата, далеко и точно бросать гранаты, выполнять тактические действия. Но подготовить бойца психологически порой не удается. И это не просто мысли вслух. Все это придумано не нами и давно известно. Так что именно на этот аспект и делается упор в подготовке Московского ОМОНа. В начале 2000г. состоялся уже не первый выезд бойцов Отряда в район боевых действий. Руководство сделало выводы из командировок войны 94-96гг., учло многие нюансы, благодаря чему во вторую кампанию мы были готовы значительно лучше. Впрочем, как и армия, и другие силовые ведомства. События начала февраля 2000г. я буду помнить всю жизнь…
…Чечня встретила банальным сумбуром войны. Переброска в Ханкалу была приправлена гомоном, уточнениями, беготней, руганью, погрузкой, разгрузкой и бесконечными подсчетами. В Ханкале мы разбили палатки без утепления прямо на снегу, обустроились очень быстро, и уже через три дня получили боевое распоряжение выдвинуться в Ачхой-Мартановский район. Название населенного пункта, где предстояло работать, нам не сообщили в целях конспирации. Оживление почувствовалось, когда получали боеприпасы. Те, кто уже неоднократно бывали в Чечне, делились опытом с бойцами, впервые попавшими на войну. Вопросов задавали массу, но на все находились ответы. Так костяк Отряда из проверенных бойцов и офицеров готовил к бою необстрелянную молодежь. Нервозности не было. Люди деловито проверяли бронежилеты, подгоняли снаряжение, укладывали БК. Картина подготовки у меня до сих пор стоит перед глазами. Тогда я был заместителем командира роты 1-го оперативного батальона.
…Командиры встали пораньше, быстро привели себя в порядок, подняли личный состав. Загрузились тоже быстро. Была напряженка с транспортом, поэтому в кузова машин нас набили очень полотно, по 25-28 человек. Выдвигались на трое суток, так что каждый из нас тащил на себе вещмешок, сухпай, спальник, оружие и боеприпасы и т.д. Машины загрузили под завязку. Предыдущие дни выдались серыми и сумрачными. Шел противный дождь со снегом. Но в этот день, словно нам в подарок, погода чуть прояснилось, что добавило бодрости бойцам.
Колонна двинулась в сторону Аргуна, после него повернула направо. В глаза бросалась разруха и полное запустение. Везде войска. Помню, когда колонна стала, нас догнал лихой артиллеристский расчет с пушкой на прицепе. Одно колесо у этой пушки было явно меньше диаметром. Ржавое орудие заваливалось на один бок, как хромоногий ветеран, грозя покалечить тех, кто окажется рядом на обочине. Почему-то подумалось, что родная армия притащила эту пушку из музея.
Чеченцев видно не было. Наверное, отсиживались где-то. От Аргуна мы сделали приличный крюк. Шли с армейским боевым охранением. Такой замысловатый маршрут командование выбрало неслучайно. Буквально накануне боевики вышли из Грозного несколькими колоннами. Один отряд духов выдвигался на Дуба-Юрт, стараясь достигнуть Аргунского ущелья. Где можно, их блокировали в населенных пунктах. Часть боевиков попала на минное поле. Нам предстояло дойти до пункта назначения, где предстояла работа, избежав неприятностей.
…В село вошли у бывшей МТС. У разбитых построек тут и там были разбросаны тюки сена. Тогда мы узнали, что поступили в резерв генерала Шаманова. На обустройство лагеря ушел день. То, что работы будет много, косвенно подтвердили артиллеристы. Распложенная поблизости батарея самоходных орудий «Гиацинт» стреляла постоянно с небольшим перерывами на «обед» и «полдник». Залпы один за одним уносили смертельные заряды вдаль, а параллельно с этим невидимые нашему глазу позиции врага интенсивно бомбила штурмовая авиация. Судя по отзвукам, где-то неподалеку шел тяжелый бой. Мы понимали, что долго в резерве нас не продержат. На вечернем совещании выяснилось, что ночуем здесь. Бойцы сложили из тюков сена небольшие домики, накрыли их кусками железа и всем, что было под рукой. Кое-как грелись свечами. Внутри такого домика мы с ротным выкопали ямку и разожгли небольшой костерок. И сразу стало уютно, ведь снаружи шел дождь со снегом. Перекусили, разгрузку под голову как подушку, и попытались поспать час-другой. Каждые минут 10 нас будила рация, мы просыпались, вздрагивая и пытаясь что-то разобрать в шипении и обрывистых фразах эфира. Потом снова отключались минут на десять. Эта рваная игра, кажется, длилась вечность…
Тревогу объявили, когда я провалился в сон. Беготня и построение прошли в сумерках. Фонариками пользоваться запретили. Когда подошла колонна, успели только проверить людей и сохранность оружия. Все брали с собой, оставив на охрану лагеря по 3-4 человека с каждой роты во главе с замполитом Сергеем Макаровым. В утреннем мраке шли рвано, с постоянными остановками, ожидая танки, БМП и какие-то еще подразделения. В движении еле различали габаритные огни техники, а при остановках все сразу же выключалось и глохло. Свернули с дороги, и к селу, которое называлось Катыр-Юрт, добирались по пашне. Над домами стояло зарево. Нам нами шелестели снаряды, и через секунды впереди гулко хлопали разрывы. Когда объехали село, увидели танк с тремя солдатами, еще через 150метров – БМП с четырьмя бойцами. Стояло такое жиденькое оцепление. А из Катыр-Юрта постоянно уходили следы трассирующих пуль – боевики отвечали огнем. Расположились мы в поле в полутора километрах. Дали команду никому не выходить и не разводить костров. Отходили только по нужде. Ели тут же, в кузовах, в сильной тесноте, запивая холодное содержимое консервов водой из фляг. Этот специфический привкус неразогретой перловки незабываем. Сна уже не было. Стало еще прохладнее, пошел снег. Нашу полудрему сопровождало «музыкальное сопровождение». Оказалось, в каких-то 30-ти метрах от нас в темноте притаился танк. И началось! С каждым выстрелом тент нашего «Урала» превращался в живое существо. Он дергался и плясал, добавляя нам веселья. 28 человек жались в кузове друг с кругу и кемарили «под музыку» в таком нелепом положении. Непонятно, почему руководители операции не разрешили людям выходить из транспорта, потому что буквально через метров 20 от нас был глубокий овраг. С утренним рассветом нам разрешили туда спуститься. Только тогда удалось разжечь костер. Но невыспавшийся народ было собран, шутки и подколки сыпались со всех сторон.
…Мы были готовы ко всему. Уже в 8.00 перед двумя шеренгами омоновцев неизвестный полковник поставил интересную задачу провести проверку паспортного режима. На самом деле, что происходило в селе, доподлинно не было известно. По Катыр-Юрту ожесточенно работали артиллерия и штурмовики. Преддверие проверки паспортов!
Выдвинулись вместе с воронежским СОБРом. Пошли в полной боевой готовности, ввернули запалы. Мост через речушку Нетхой не переезжали, опасаясь, что ночью духи наставили там сюрпризов. Зашли в Катыр-Юрт со стороны Орехово по руслу реки. На переправе наши «Уралы» мотало так, что мы не садились в кузовах, хотя ехали медленно. Мы бились касками о дуги, на которых держится тент. Когда вынесло на берег, как по заказу появились два «Крокодила», которые прикрывали нас пулеметами. За 300 метров до села колонна разделилась – СОБР ушел левее, а мы приняли вправо. Похоже, воронежцам не повезло: в той части, куда они зашли, велся очень интенсивный огонь. Мы видели танк, который как в копеечку, всаживал снаряд за снарядом в большой двухэтажный дом, где была огневая точка противника. Как в замедленной съемке, от особняка отлетали красные кирпичи. Солдатская цепь залегла.
Спешились у командного пункта. На носилках – раненые и убитые, кто-то держал капельницу. Этот невеселый пейзаж врезался в память за какие-то доли секунды.
Когда спрыгивали, пошли первые потери. Сержант Игорь Никитин на земле закричал и завалился на бок. Подумали, ранен. Он, как помощник гранатометчика, тащил на себе выстрелы. Веса много. Прыгнул, и повредил коленный сустав (Никитин так и не восстановился, после нескольких операций уволился из органов, став инвалидом). Но тогда всем казалось, что этот «вывих» до свадьбы заживет…
Задачу поставили нам за какие-то две минуты. Предстояло пройти по правому краю Катыр-Юрта. С рассветом снова надвинулось мрачное, серое низкое небо, а воздух заполнила слякотная смесь дождя со снегом. Но нам было не до этого. Роту разбили на две части. 20 человек ушли с командиром роты Олегом Тарасовым, а 20 двинулись со мной. Предстояло работать с разведкой внутренних войск. Их командир, бодрый старлей, быстро рассказал, что вчера в селе наши попали в засаду и потеряли 15 «двухсотыми», что в селе 700 (!) вооруженных до зубов духов Гелаева, среди которых много наемников-арабов. «Сдаваться они не будут, не уйдут, останутся здесь до последнего», – поднял нам настроение старлей. С тем и начали движение. «Вперед! Вперед!», – солдаты рванули, и мы вместе с ними. В памяти отложилось четко, как бежим по раскисшей пашне.
Упали в пластилин, вскочили, упали, вскочили. Место открытое. Нет ни кустика, нигде не спрятаться. Дома все ближе. Напряжение жуткое. В голове пульсирует мысль: «Подпускают ближе, сволочи. Только подойдем, как накроют!». Падаем и вскакиваем, по телу бьют эрдэшка и снаряжение. Группируемся на бегу – в любой момент ждем, когда по нам откроют огонь. Пот льет ручьями и застилает глаза. Под штурмовой каской еще и маска… Казалось, что бежали очень долго. Когда, наконец, добрались до крайнего дома, обрадовались. Нас так и не обстреляли! Это удивительно, потому что слева в селе кипел нешуточный бой. Мы подумали, что, у духов сил не хватало. Но потом узнали, что таким образом они нас заманивали в ловушку. Пустив ОМОН в село, духи хотели обойти нас с левой стороны.
Отдышались, осмотрелись. Все на месте. В этой горячке группа ротного оказалась в стороне. Мы с разведчиками решили двигаться самостоятельно, разделись на две группы, которые пошли по обе стороны улицы. Не торопились, смотрели внимательно. Через метров 40 уткнулись в бетонную коробку – бывшую насосную станцию, которую духи переоборудовали под ДОТ с бойницами. Проверили – чисто. Как только открыли ворота в следующем домовладении, как на нас без лая, молча, кинулись две среднеазиатские овчарки. Жуткое зрелище. Пришлось их пристрелить. В доме бардак – вещи разбросаны и посуда разбита. Видно, люди убегали в спешке. И вдруг один боец Вячеслав Жилин подозвал меня и показал пальцем на сложенные рядком мягкие игрушки. К лапе одной из них была привязана тонкая проволочка, которая шла под диван. А там целый ящик, на котором стояла МОН-200! Мы сразу поняли, что и в ящике тоже не подарки. Если бы кто-то в горячке схватил или задел игрушку, то сразу же накрыло бы всех – и нас, и разведчиков. Тихо вышли из дома, передали по радиостанции и написали на воротах: «Осторожно, мины!». Дальше нашли на чердаке брошенную позицию снайпера, флягу с водой, боеприпасы, сено, плащ-накидку. Духовский снайпер был очень грамотным – отверстия для стрельбы выломал плоскогубцами из черепицы. Снаружи казалось, что крыша посечена осколками. Сектора огня были сделаны изумительно, просматривались идеально. Но и эту хорошую позицию противник оставил.
Духи знали село, как свои пять пальцев, маневрировали. Мы не знали Катыр-Юрт совсем. Пришла информация, что какая-то группа в маскхалатах пытается обойти нас по полю и руслу реки. Пришлось часть сил оставить справа, укрепив это направление. Но 40 человек все же было маловато. Бронетехнику нам не дали, сказав, что ее там сразу пожгут. Наверное, правильно не дали, только нам от этого легче не стало. Когда шли по Катыр-Юрту, нас не оставляла мысль, что духи здесь. Мы знали, что вот-вот будет бой, и готовились к нему. Только где и когда?
Все случилось неожиданно. Первым шел пулеметчик Женя Лукашин, за ним я, потом гранатометчик со вторым номером. По другой стороне улицы двигались солдаты. Мы растянулись, между каждым метров 15-20. Миновали двор, прижались к забору. И вдруг прямо на перекресток перед нами вышел классический дух в черной форме, с «Мухой» за плечами и автоматом в руках. Шел он перпендикулярно нам из переулка. И нас этот боевик, появившийся в 150 метрах, не видел! Может, контуженный был. Здесь уже сработала реакция. Вскинул автомат, дал короткую очередь, враг упал. И сразу из углового дома на перекрестке, по нам открыли очень плотный огонь из нескольких стволов.
…Те, кто был сзади, успели заскочить в дом. Я, пулеметчик, гранатометчик и второй номер остались на голом пятачке. Мы рухнули автоматически у столба с подпоркой буквой «А». Я залег за подпорку, пулеметчик за столб, а гранатометчик со вторым номером так и упали посреди нас. Впечатления как в кино – земля шевелится, фонтанчики от пуль. Но страха не было, работали на автомате, целясь в окна дома на перекрестке.
До ворот метров 40. Наши заскочили в дом и открыли огонь, оттянув на себя часть сил противника. Сколько мы могли барахтаться на открытой площадке перед боевиками, засевшими в доме на перекрестке? Не долго. Шансов мало, почти нет. Тут еще ее у духов заработал снайпер. Его пули «гладили» наши штурмовые каски. Мне сразу стало ясно, что снайпер ведет огонь из слухового окна дома. Крикнул гранатометчику: «Давай в слуховое окно!». И Саша Сметанин первым же выстрелом попал в это окно притом, что вообще в первый раз оказался гранатометчиком в горячей точке! Закричал радостно: «Командир, попал!». Мы с пулеметчиком остались прикрывать отход. Наши ползком покинули это лобное место. И тут видим, как прямо в нас летит и гудит красная стрела – выстрел РПГ! Инстинктивно прижались за деревянный столбик. Выстрел попал в стену, под которой мы сидели. Сначала я думал, что дух промахнулся. Но выстрел был кумулятивный, который в основном использовался против бронетехники. Тряхнуло меня капитально, и вдруг исчезли все звуки. Контузия! Голова стала тяжелой. Лукашина я прочитал по губам: «Уходим, командир! Убьют нас здесь!». Отвечаю: «Сначала я, потом ты!». 40 метров было много, и я решил укрыться за выемкой у закрытой двери пристройки. Сделаю рывок, прикрою пулеметчика, и когда он уйдет, преодолею оставшиеся метров 20. В принципе, так оно и получилось. К выемке добежать успел. Крикнул Жене, чтоб тот уходил, и дал очередь. И Лукашин успел, скрылся в воротах. Мне остались еще очередь и рывок. Только поднял автомат, как стегануло по руке. Как я понял потом, дух меня все равно видел. Я прижался к стене, но выдавала разгрузка. После этого «удара ломом» я вывалился из-за укрытия и получил еще один выстрел. Пуля попала в разгрузку со спаренными полными магазинами. Один пробило насквозь, а у второго, тоже развороченного, вырвало боковину. Этот магазин у меня до сих пор дома на стене висит.
Тогда я, видно, отключился. Открыл глаза, когда почувствовал, что меня тащат за капюшон куртки. А на спине эрдэшка (рюкзак десантника). Видать тяжело было тому, кто меня тащил по грязи. Очухался, вижу, что Женя, ругаясь, затягивает меня в дом. Стал ему помогать, отталкиваясь от земли ногами. Спросил, где мой автомат. Оружие принесли, а вот каска осталась на улице. Руку ломит страшно. Сразу через штаны мне всадили промедол, разрезали куртку и свитер. Смотрю, а нас почему-то осталось десять человек. Спрашиваю, где остальные, чего и как. Мне отвечают: «Командир, на улице никого нет, а где солдаты, не знаем». Приказал быстро занять круговую оборону, потому что противник мог спокойно забросать нас гранатами. Когда два бойца кинулись к воротам, боевики открыли по ним огонь. Но «горох» 5,45 не пробил плотные ворота. Нас пытались достать из подствольников, сделав пару выстрелов.
Но у духов были сложности. Если бы они навалились на нас всем скопом, то, наверное, завалили бы. Они попытались, увидели, что мы огрызаемся и успокоились. Пошла рядовая перестрелка, а потом нас обстреляли свои – воронежцы, и успокоились только после того, как мы ответили им отборным русским матом. А все потому, что связи у нас, как обычно, не было. Видать, воронежцы видели копошение боевиков и решили на всякий случай и по нам отработать…
Запросили по радиостанции «коробочку» для трехсотого. Пришел ответ, что бронетехника в село войти не может. Выбирайтесь, мол, сами. А буквально через минут 10 нам сообщили, что по селу отработает артиллерия. Всем надо уйти. А как это сделать под духовским огнем? Орем по радиостанции, что выйти не имеем возможности. Но в эфире уже тишина. Тогда я приказал дать в вверх зеленые огни. Выпустили восемь ракет, обозначая себя. Хотя перед этим о таких сигналах не договаривались. Ведь боевики тоже знают, что красный – «чужой», а зеленый – «свой». Поэтому обычно по договоренности идет сочетание в обозначении себя или «зеленый-красный», или «зеленый-белый». А здесь пустили на удачу. И минометчики увидели нас, внесли поправки, но накрыли …воронежцев, ударив левее. В госпитале со мной потом лежал капитан воронежского СОБРа, который рассказал, что в тот момент они, как и мы, собрались для отхода. Во дворе собралось человек 10.Прямо туда и залетела мина – один убит и несколько ранено. Дружеский огонь, как называют его американцы. Но все это стало известно потом, а тогда мы искренне радовались, что не попали под свои же мины.
Надо было выбираться. Впереди и справа от нас духи. Решили уходить огородами, а там сетка рабица высотой метра два. Мне с одной рукой никак не перелезть. Попытались перекусить штык-ножом. Не берет! Тогда ребята двумя эфками (ручная граната Ф-1) подорвали деревянный столб опоры. Столб упал, и сетка провисла. По ней можно было бежать и спрыгнуть. Уходили двое впереди, двое поддерживали меня, а двое прикрывали отход.
Спасибо командиру взвода Селятину, который привел свою группу к нам на помощь. Так мы вышли на линию, откуда заходили в село. На окраине стояла БМП с задраенными люками. Нас увидели, пушку сразу навели – вот-вот лупанут. Мы встали, грязные как черти. Видать, нас рассмотрели. Люк открылся и солдат помахал рукой. Мол, давайте к нам.
Жажда была бешеная. Помню, что все время я просил забрать мою каску. Командир БМП старший сержант дал мне попить. Потом меня отвезли к оврагу. А там попал на вертушку какого-то генерала. Вертушка генеральская, с креслами. Пил воду литрами, и никак не мог напиться.
На 15 лет Отряда, когда у нас собирались омоновцы со всей России, ко мне подошел прапорщик и спросил: «Вы были в Катыр-Юрте в 2000-м году?». «Был», – отвечаю. «К БМП подходили?». «Подходил». Это оказался тот самый старший сержант – командир боевой машины, который дал мне попить. Служит сейчас в мурманском ОМОНе. В тот день, 5-го февраля 2000г., он нарушил приказ своего командира и выдвинулся в село, чтобы огнем поддержать наших. За это был разжалован и уволен в запас в последнюю партию.
…Ночью боевики попытались вырваться из блокированного села. На следующий день наши разгромили прикрытие. Нашли мою каску. Когда ребята вернулись оттуда, подарили мне трофейную куртку. Напротив окна, в которое попал наш гранатометчик, нашли куски развитой снайперской винтовки и пятна крови. Когда боевики уходили из села, то своих убитых складывали в ряд. И там был тот, кого я завалил навскидку. Если бы тогда этот бандит не вышел на нас, то нас бы всех положили бы у дома на перекрестке. Но «если» на войне не считается…
Через четыре года я снова попал на это место. Улица, стена, перекресток и дом, где меня ранило. Там уже жили люди. Они поняли все. Мы зашли во двор. Меня спросили: «Что вам надо?». Мы ответили, что только сфотографироваться. Постояли и помолчали там, где могли остаться навсегда. А местные наблюдали за нами со стороны.
…Когда лежал в Центральном госпитале МВД, ребята прислали весточку, просили вернуться. Не долечившись, ничего не сказав жене, я двинул на Кавказ. Врачи, конечно, «бочку катили», что я, дескать, руку могу потерять, но обошлось. Когда вернулся, на боевые операции меня сначала не пускали, сказав, что буду ходить только дежурным по лагерю. Но я настоял, и скоро уже бегал по горам, как сайгак. Через полтора месяца после ранения встретился с пленным, который воевал в это время в этом селе и на этой же улице. Ему было лет 30. Конкретный дух. Спросил его, были ли он в Катыр-Юрте, набросал схему села. Он рассказал, что был на крайних улицах, то есть, там, где и мы. Может, стрелял в меня. Спрашиваю, кем был, снайпером или автоматчиком. Дух ответил, что не стрелял, а только за ранеными смотрел. Врал, конечно. Но кто же признается в том, что убивал? Противно стало с ним разговаривать. А он, думая, что на слезу меня прошибет, что-то щебетал про детей. Сказал ему: «Иди отсюда, чтоб глаза тебя мои не видели».
В Моздок из Ханкалы летели на санитарной вертушке. Только тогда что-то шевельнулось в голове. Мы летели домой, а рядом лежали убитые. Напротив сидела русская женщина лет 50-ти с забинтованным до глаз лицом. Носа и губ не было – все срезано осколками. Это кровавое пятно, слезы из глаз и мычаниезабыть нельзя. Сидела прямо напротив меня, а вокруг тяжелораненые и убитые. Отличались они только тем, что у живых был чуть приоткрыт спальный мешок, а у «двухсотых» все наглухо закрыто. Тогда и подумал я, что сам мог лежать здесь после боя в Катыр-Юрте. Шансы были 95 к 100.
Олег Всеволодов
08 апрель 2011 /