Это были черноморские пластуны, которые до тонкости знали пластунское дело и крепко соблюдали основное его правило – действовать сообща и не выдавать друг друга.
В июньскую тёмную ночь, когда, при новолунии, небо было покрыто мрачными тучами и когда пешие черкесы имели обыкновение ползком, как змеи, пробираться в станицы в надежде поживиться казачьим добром, – Гуртовый, Рогач и Чернега заняли залогу у плетня станицы Елизаветинской.
Пластун любил секрет или залогу. Притаившись где-нибудь в укромном месте, он зорко следил за всем, что происходило в окружности, всё высматривал, ко всему прислушивался, всё узнавал. В самые опасные, поэтому, минуты пластун, находясь в залоге, не только успевал хорошо разобраться в окружавшей его обстановке, но и придумать тот или другой наиболее подходящий к данному случаю план действий.
Гуртовый, Рогач и Чернега превосходно знали местность у своей станицы и близь Кубани. Опытные пластуны были уверены в том, что в такую ночь черкесы непременно явятся в станицу. Очень уж подходящая для воровских похождений была ночь.
Разместившись на известном расстоянии друг от друга, так, чтобы можно было охватить наибольшее пространство для наблюдения и незаметно подать условный сигнал друг другу при надвигавшейся опасности, пластуны превратились всецело в слух и во внимание.
Малейший шорох, игра тени, беспорядочное кружение в воздухе летучей мыши, отдалённый лай собаки, лёгкий топот животного, – всё, что действовало на слух и глаз пластуна, не ускользало от его внимания. Особой остротой у пластунов отличался слух. Сидя в кустарнике или в камышах, пластуны «на хруст», то есть по шороху, убивали диких кабанов и пристреливали черкесов.
Время клонилось к полуночи. Гуртовый, Рогач и Чернега точно исчезли куда-то. Ни звука, ни малейшего движения не слышно было там, где они сидели. Но каждый из них с напряжением следил за тем, что происходило в станице и возле неё, разгадывая по звукам, где, что случилось.
Но вот Гуртовый особенно насторожился. Вдали, по направлению к Кубани, раздался какой-то странный звук, точно кто-то чихнул. «Черкес!» – подумал пластун. Раздалось снова сдержанное, подавленное чихание. Это ясно расслышал Гуртовый.
Он издал мышиный писк. Рогач и Чернега ответили тем же с двух сторон, и ползком бесшумно приблизились к звавшему их товарищу. Молча, Гуртовый прицелился из ружья в том направлении, откуда слышалось чихание. Товарищи поняли, куда надо направить внимание, и все трое стали терпеливо ждать, что будет дальше.
Скоро для пластунов выяснилось, в чём было дело. К станице подкрадывался не один черкес, а целая партия. Она, по-видимому, была близко от залоги. Её движения периодически то совершенно затихали, то снова проявлялись слабым шорохом. Горцы, очевидно, в свою очередь, осторожно двигались, чтобы не нарваться на разъезд или на залогу, и прислушивались к тому, что происходило в станице.
Снова Гуртовый приподнял ружьё и повёл головой направо и налево к сидевшим рядом с ним товарищам. Рогач и Чернега считали Гуртового старшим и слушались его команды. Мгновенно они также приподняли ружья. Прошла минута. Гуртовый опустил ружьё. Товарищи сделали то же. Не наступила ещё пора стрелять.
Несколько раз Гуртовый собирался стрелять и всё не мог уловить надлежащего момента. Когда, наконец, он в последний раз приподнял ружьё и заметил, что и товарищи его утвердительно закивали головами, то скомандовал: «Пли!».
Раздалось три выстрела. Кто-то не то свалился, не то бросил что-то тяжёлое на землю. Послышалась шипящая речь черкесов, и вдруг в нескольких десятках шагов от пластунов осветилось широкой полосой небольшое пространство. Это черкесы ответили залпом пластунам по тому направлению, откуда раздались три выстрела. Но опытные пластуны, как только спустили курки, сразу залегли в канаву у станичного плетня, и черкесские пули просвистели над ними. Только Гуртовый впопыхах не успел прибрать ноги, и шальная пуля угодила ему в пятку.
По выстрелам черкесов пластуны могли уже судить о размере черкесской партии. Им почудилось восемь ружейных, слившихся в один, выстрелов. Черкесская партия была невелика, и пластуны решили преследовать её. Теперь они уже не таились, и с криком «ура!» бросились к черкесам. Долгое, напряжённое молчание как бы перешло в энергию, которой дрожал каждый мускул пластунов. К тому же они были дома, у себя возле станицы, откуда казаки, несомненно, дали бы помощь, услышавши выстрелы.
Ночь несколько спутала расчёты пластунов. Тремя выстрелами они рассчитывали отделаться от трёх противников из черкесской партии, а как после оказалось, ранили только двух.
Обе стороны разрядили уже огнестрельное оружие. Заряжать снова некогда было. Пластуны надеялись на привинченные к ружьям штыки, черкесы полагались на шашки.
Черкесы всё же стали уходить, но казаки настигли их. От Рогача и Чернеги не отставал и раненый в ногу Гуртовый. Нога ныла и болела, постол из кожи дикого кабана, крепко привязанный к ноге ремешками, был полон крови. Но недаром раненый носил фамилию Гуртовый, то есть артельный, товарищеский. Он не мог допустить мысли о том, что его верные товарищи останутся в бою одни, без него.
С первого же натиска пластуны так насели на черкесов, что один из горцев пал под ударами штыков, а другой был ранен. Таким образом, из партии у черкесов выбыло четверо; осталось ещё шесть человек – «по два на брата», по выражению пластунов. Но у черкесов были раненые и убитый. Нужно было горцам позаботиться о них. Шансы пластунов от этого увеличивались.
Ожесточённая свалка в темноте началась возле убитого черкеса. Обычай не позволял черкесам оставить труп убитого товарища в руках неприятеля, и они всячески старались захватить его с собой. Казаки не давали убитого. Те и другие были настороже друг против друга, и когда одни пытались нанести удары, другие искусно отражали их.
Черкесам нельзя было, однако, терять времени. С минуты на минуту к пластунам могла подоспеть помощь из станицы, и тогда вся партия черкесов должна была или сложить головы, или же позорно сдаться в плен. Горцы по необходимости вынуждены были оставить на месте боя убитого товарища и стали уходить с ранеными по направлению к Кубани. Темнота помешала пластунам преследовать врагов. Черкесы успели уйти в заросли к Кубани, пластуны, избавивши станицу от партии хищников, не решились рисковать дальнейшим преследованием при неблагоприятных для них условиях. В кустарнике или в камышах, под прикрытием ночной темноты, у горцев мог быть резерв. К тому же раненый Гуртовый стал ослабевать от большой потери крови.
«Ну их!» – решили пластуны. Главное было сделано – неприятель прогнан. Пластуны повернули назад в станицу.
Приказом по войску от 30 июля 1853 г. исполнявший обязанности наказного атамана Черноморского казачьего войска генерал-майор Кухаренко благодарил Гуртового, Рогача и Чернегу за совершённый ими подвиг по защите станицы.
18 июль 2011 /