Николай Н.:
— Несколько дней мы стояли лагерем в горах в Северной Осетии, на высоте 2 180 метров. В Джаве мы оказались 16 августа. И в первый же день вечером упала вертушка — почти прямо на нас.
Мы только-только сели ужинать в палатке. Слышим, пролетает вертушка. И летит, судя по звуку, как-то слишком низенько. Упала она метрах в пятидесяти за бугорком. Мы что было под рукой похватали и побежали оттуда подальше. А потом, уже в госпитале, я встретился с бойцом, оставшимся в живых в этой катастрофе, который мне и рассказал эту историю.
Дело было так. Смеркалось. «Двадцать четвёртая» (МИ-24) садилась без фонарей, по приборам. А тут ещё пыль от винтов поднялась, вообще ничего не было видно. «Двадцатьчетвёрка» винтом зацепила «восьмёрку» (МИ-8), накренилась и грохнулась сверху. Подойти к горящим вертушкам было практически невозможно: начал рваться боезапас — сначала в одной, потом — в другой. В восьмёрке было трое разведчиков, группа к чему-то готовилась. В «двадцатьчетвёрке» — два пилота. Изо всех в живых остался только один разведчик из «восьмёрки».
Сам он точно не помнит: то ли его выбросило, то ли сам он как-то выполз из горящего вертолёта. Запомнил только, как его уже снаружи подбирали. У него всё на месте, только ожоги страшные, и потом он ещё долго в специальном белье ходил. Правда, сейчас только перчатки специальные приходится носить, ведь больше всего обгорели у него руки.
Александр А.:
— На первый выход мы пошли недели через полторы после того, как прибыли в Джаву. Прошла информация от местных жителей, что в горах они видели кого-то с оружием. Причём говорили, что это были чуть ли не негры. Мы днём-то ходим, ищем, а ночью — сидим в засаде. Однако никаких негров мы не обнаружили. Зато позже на высокой скалистой горе наткнулись на небольшую базу грузинского спецназа. И что интересно, там было очень много продуктов украинского производства. Это и шоколад, и тушёнка… Плюс американские сухпайки в зелёном пластике. И если с сухпайком всё понятно, то я думаю, что грузины вряд ли бы с украинскими продуктами на выход пошли.
Николай Н.:
— На этом первом выходе я был командиром тылового дозора. В дозоре нас трое, я постоянно, как и положено, оглядываюсь назад. Отходим от небольшой речушки, воду уже набрали. Группа поднимается по очень крутому склону, ребята с трудом ползут вверх, цепляются за всё подряд… А мы втроём в это время сидим внизу и смотрим назад. Потом мы вслед за своими на половину склона поднимаемся, снова встали и опять смотрим назад. Вдруг вижу — что-то в кустах метрах в тридцати от меня мельтешит чёрненькое. Я знак подал: все сели. Ствол вскидываю, снимаю с предохранителя… Думаю: «Если появится человек с оружием — завалю». И я бы точно выстрелил. Но тут из зарослей появляется корова!..
Так что настроение у нас было такое: «Воевать так воевать». И если бы мы столкнулись с грузинским спецназом, то точно был бы бой.
Николай Н.:
— В октябре 2008 года в конце недельного выхода мы пошли на обычную разведку к грузинскому блокпосту. Наш и грузинский посты друг от друга напротив метрах в ста стоят. В этот раз мы работали из базового лагеря на горе метрах в шестистах выше. В первый день одна группа отправилась наблюдать за грузинским блокпостом, другая — разведывать дорогу к нашему посту. Лично я ещё с одним бойцом пошёл искать воду.
Наши ребята увидели на грузинской стороне комиссию, которая прибыла с проверкой на нескольких джипах. Подошли наши разведчики поближе и залегли на краю леса метрах в пятнадцати. Наблюдают за происходящим в цифровой фотоаппарат, снимают. Видят: стоят несколько джипов, которые доверху завалены оружием всяким, охрана рядом. И вокруг вышагивают такие крутые грузины рембовского вида, обвешанные всем, что нужно и что не нужно. Ходят важные, понтуются — ведь комиссия приехала! Тут же шашлык готовится. Девочки-официантки, которые с комиссией приехали (белый верх, чёрный низ), суетятся тут же. Наши парни сидят в лесу, смотрят и облизываются. Но дело своё делают, комиссию засняли.
На следующий день к блокпосту пошли уже мы. Надо было посмотреть, что там реально происходит в то время, когда никаких комиссий нет. Нас было трое бойцов, все с бесшумным оружием. Двое из них ходили вчера, и я с ними третий, как бы новенький. Я сам попросился, ведь командир и не думал меня туда посылать. Хотя сейчас вспоминаю, как что-то внутри меня говорило: не надо мне туда идти.
Пошли мы другой дорогой, не той, которой вчера ходили. Мы же никогда не ходим одними и теми же путями. Идём тройкой: они двое впереди, я — сзади. Не дошли мы до блокпоста метров сто. Когда спускались с горки, я наступаю на мину — взрыв!.. Мне одну ногу оторвало ниже колена, а другую перебило. Валяюсь в шоке, но сознания не теряю: всё вижу, всё слышу и всё чувствую. Чуть-чуть поорал — Палыч прибежал. Он мне жгутом ногу перетягивает, я ему помогаю… Вроде всё нормально. Про вторую ногу, перебитую, говорит: «Всё хорошо, она у тебя вся синяя, там уже крови нет».
Я пальцами на руках пошевелил — работают!.. А ногой пошевелить не могу — больно!.. Палыч меня на руки поднимает — вытаскивать собрался… Делает один шаг — и мы вместе с ним подрываемся на второй мине, на которую уже он теперь наступил!..
Можно сказать, что он меня спас. Если бы я сам начал себе жгут накладывать, то перевернулся бы на бок и вторую мину обязательно бы зацепил. И она для меня была бы, наверное, последней. Ведь мины специально так и ставят рядом: на одну наступаешь, на другую падаешь… Повезло ещё, что вначале я упал не вперёд, а на спину.
Палычу одну ногу тоже оторвало, а самого всего осколками посекло. А мне ещё и кусок берца «Гортекса» влетел в задницу. Потом мы ещё всё шутили, какие хорошие берцы у нас делают — настоящее оружие! Лежу я на правом боку, пошевелиться толком не могу. Руки работают, а то, что ниже пояса, не слушается. Но самое главное осталось на месте. Уже хорошо!
На коленях ползти не могу, потому что одна нога перебита. На спине ползти тоже не могу, потому что в заднице дырка от «Гортекса». Кровит отовсюду… Но я как-то нашёл силы и шомполом вокруг себя листья попробовал разворошить: нет ли ещё мин. Но ничего не нашёл.
Вообще-то сначала мы подумали, что подорвались на растяжках. Когда я второй раз упал, смотрю — чуть ниже в траве проволока для растяжек лежит. Это потом уже разобрались, что эта проволока при подрыве у Палыча из кармана выпала! Он на ночь растяжки ставил, а утром проволоку свернул и в карман положил.
Мины, как потом выяснили, были американские, противопехотные. У них ещё название: «подберёзовик». Они по форме действительно гриб напоминают. Потом боец, который за нами пришёл, при отходе взял прутик (сказался опыт, ведь в Чечне он был сапёром) и начал траву перед собой раздвигать. И ещё одну мину сковырнул, но она не взорвалась.
Третьего нашего бойца почти не задело, только руки и лицо чуть-чуть осколками посекло. Он внизу сидит, нас прикрывает. Палыч на одной целой ноге в кусты отпрыгал. Он меня ведь до этого перетянул своим жгутом, поэтому я достал свой и ему бросил. И ещё перевязочный пакет вдогонку.
Мы запустили ракету, я по радио с командиром группы связался. Боль, конечно, она и есть боль, но голова была ясная. Пролежали мы так час. Наши ведь знали только примерное направление, куда мы пошли. Расстояние по прямой вроде небольшое, метров пятьсот всего, но уж очень густой лес, найти нас было не просто.
Искали двумя группами. А когда одна на нас вышла, они потом ещё долго стояли и соображали, как к нам подойти: думали, что мы вообще на минном поле лежим.
Кроме того, мы могли ожидать и того, что вот-вот с блокпоста придут грузины нас добить, ведь до них было всего метров сто. Я уж и гранату по их душу приготовил. Тут сверху приходит команда: при появлении грузин стрелять на поражение из бесшумного оружия. Я ствол в руки взял и думаю: «Хоть парочку напоследок с собой прихвачу…». Ведь лежал-то я на открытом месте, кусты начинались чуть в стороне.
Третий боец наш, который ниже лежал, потом рассказывал: «Слышу какой-то шорох!.. Прицелился, палец на спусковом крючке держу и жду. Смотрю: среди деревьев вроде наша форма мелькает. Дай, думаю, крикну на всякий случай. И крикнул глупость какую-то типа: «Стой, три!». Так делают, когда посты проверяют. Снизу голос прапорщика, я его сразу и не узнал: «Иваныч, не стреляй, это мы!». Оказывается, они спустились совсем близко от нас, но нас не увидели. Дошли почти до блокпоста, потом повернули обратно, стали подниматься и наткнулись на нас. Их было двое — прапорщик и боец, самый здоровый у нас. Стоят метрах в пяти от меня и обсуждают, как им ко мне подойти. Говорю: «Да вот мои следы, по ним и идите!». Подошли, промедол мне вкололи. И тут мне стало так хорошо!.. Ведь целый час я лежал без промедола. Он, по инструкции, только у командира группы и его заместителя должен храниться, чтобы несознательные бойцы не употребили его не по назначению.
По рации уже вызвали вертушку. Прапорщик меня взвалил на себя. И тут у него вдруг спину прихватило! Человеку ведь больше тридцати лет, он уже неделю на выходе отпахал с рюкзаком. Тогда решили, что он останется нас прикрывать, а дальше нас двоих по очереди вытащил Тёма, который с прапорщиком пришёл. Он меня сначала подтащит, затем положит, за Палычем сбегает, его подтащит… Перед Тёмой был крутой подъём, а потом начиналась полянка, куда вертолёт должен был сесть. Только дотащил он нас — опять шорох! Подумали, что грузины лезут. Оружие приготовили. Но получилось, что чуть своих опять не постреляли. Оказывается, это вторая наша группа мимо проходила. Они третьего нашего раненого взяли и с ним спустились к нашему блокпосту.
Когда появилась вертушка, со времени подрыва прошло уже два часа. Спасибо командиру вертолётного полка, он ведь без приказа её поднял. Кстати, сначала вертушку вообще не хотели посылать. Но командир нашей роты сбегал к вертолётчикам и доложил прямо их командиру. Тот, как только узнал, что за ситуация, сразу вертушку и поднял. Конечно, запрос официальный они сделали. Но разрешение пришло только через полчаса. Если бы я ещё и эти полчаса провалялся, то неизвестно, чтобы со мной было вообще. Врачи сказали, что я потерял два с половиной литра крови. А у человека их всего пять в организме, и потеря трёх литров считается критической.
В вертушке был наш начмед. Он нас уже как следует перебинтовал, жгуты на узлы завязал, капельницы поставил. До вертушки я был в сознании. Но как только меня начали поднимать, я как провалился куда-то… Очнулся, когда уже летели.
Сначала мы оказались в Цхинвале. Нас перегрузили на другую вертушку и отправили в госпиталь в Моздок. Там нас с Палычем и прооперировали. Спасибо докторам, которые меня лечили. Анестезиолог, который ко мне в реанимацию заходил, и домой дал по телефону позвонить, и необходимые вещи мне принёс — щётку зубную, пасту… А хирургам отдельное спасибо — оказались настоящими мастерами своего дела! Полгода я по госпиталям разным лечился, но сейчас дело идёт на поправку. Протез мне хороший сделали, скоро буду нормально ходить.
Кстати, по пути в Моздок вертушка подхватила третьего нашего раненого, который на блокпосту оставался. В госпиталь его привезли… с гранатой в кармане!.. Только там её у него отобрали. Так что к встрече с грузинами он тоже подготовился.
Майор армейского спецназа Д.:
— …В Джаву прибыли 16 августа. …Работать начали мы почти сразу. Была информация, что в зоне нашей ответственности действуют диверсионно-разведывательные группы. Позже узнали, что в нашем районе действовал грузинский спецназ, в котором были люди со славянской внешностью и украинским акцентом. Причём переодеты они были в нашу форму! В районе Гори одного солдатика таким образом грузины и взяли в плен. Тот вышел спросить дорогу. Смотрит — стоит майор в нашей форме. Поздоровались за руку, а майор его не отпускает. Подбежали (такие же славяне в нашей форме), скрутили, забросили в машину и увезли.
С противником непосредственно мы не встречались. Но нашли много чего интересного. Это и оружие, и снаряды с патронами, и продукты. Имущество брошенное, а было и замаскированное в тайниках. Удивительно, но в лесу наши бойцы нашли два КрАЗа. Что эти громадины там делали, ума не приложу! Но наши трофеи на фоне тех, что взяли десантники на военных базах в Гори и в Сенаки, — просто капля в море.
Ложусь я спать обычно рано. Вдруг звонок: «Сергеич, давай срочно на ЦБУ (центр боевого управления). Первой в голову почему-то пришла дурацкая мысль: «Может быть, кто-то водки выпил. Тогда надо будет проводить расследование. Да пусть лучше он, гад, спит до утра! Утром и разберусь». Но на ЦБУ вижу, что дело тут поважнее, чем пьяниц воспитывать. Все офицеры сгрудились вокруг карты.
Оказалось, что на нашем отдалённом блокпосту, где всего-то находилось шесть пехотинцев с БМП, наших бойцов блокировал грузинский полицейский спецназ. И нашим командованием нам была поставлена задача разблокировать пехоту. Ставят задачу мне: «Утром в тот район должны пойти танки и БМП из пехоты. Мы, в свою очередь, на вертолётах забрасываем наш десант. А ты с двумя группами через горы к шести утрам должен выйти к блокпосту, разблокировать наших и держаться до подхода основных сил».
Спрашиваю: «Что значит разблокировать: стрелять, оттеснять, убеждать?». Отвечают: «Действуй по обстановке». Мне так нравится эта формула: действовать по обстановке!
Мы быстро собрались и полетели. Выбросили нас на значительном отдалении от поста. И в двенадцать часов ночи мы начали восхождение.
Командиры померяли километраж по карте, посчитали и решили, что идти нам пять часов. А снега-то — по пояс! И ещё там какая-то противная растительность на крутых склонах, которая постоянно тебя цепляет. Кроме того, и вооружились мы по полной. Ведь никто не знал, что нас ожидает, поэтому у пулемётчиков с собой — по две тысячи патронов. Это много. У каждого снайпера по две штатные винтовки: СВД и «Винторез» (бесшумная снайперская винтовка ВСС), патроны к одной и другой. Сухпай должны были взять на пять суток. Но продуктов взяли меньше в соответствии со спецназовской песней «Выбрось из ранца хлеба буханку… ведь хлебом буханкой не бросишь по танку». Поэтому мы выбросили из ранцев хлеба буханку и положили ещё патронов.
Вдобавок ко всему не было связи. Поднялись на горку, и бедные связисты, как белочки, начали лазить по деревьям. Куда они антенны только ни забрасывали, — нет связи, и всё тут! То, что не будет связи с самой базой, мы знали заранее. Но мы не ожидали, что группа с ретранслятором выйдет в заданную точку только к восьми утра. А они тоже пробивались через снег, и пройти им надо было, как и нам, километров шесть.
Ещё была одна проблема: как объяснить своим на блокпосту, что мы свои. Я думал связаться с ним по станции, чтобы они нас со страху не перестреляли. Но мне командиры говорят: «Они наши частоты не поймут. Да и вообще рация у них, скорее всего, всё равно не работает. Вот тебе номер мобильного телефона подполковника, который среди них находится. Правда, в том районе грузинская сотовая связь, и наш «Мегафон» там сейчас не работает». Спрашиваю: «А на хрена тогда мне этот телефон?». Отвечают: «На всякий случай». Ну, какой такой тут всякий случай может быть? Невольно вспоминается наша сказка, где командование (царь) герою тоже так ставит задачу: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Бессмертны всё-таки наши русские народные сказки!
Идём-идём по горе… Вдруг боец говорит: «Товарищ майор, смотрите! Вон вроде что-то похожее на танк или БМП виднеется». Смотрю: да, вроде какая-то машина стоит. Кругом сосны, флага нет ни российского, ни грузинского. Непонятно: то место, не то… Поэтому пошли не напрямую, а вокруг. Пока обходили, смотрим — вертушки идут. Думаю: «А вдруг наши решат, что это враги идут, и ударят по нам?». А у меня есть одна отличительная черта — блестящий верх головы, то есть попросту лысина. Снял шапку, рукой на голову показываю и машу — это я! «Двадцатьчетвёрка» покачала крыльями — узнали меня. Садится только одна «восьмёрка», оттуда бойцы выпрыгивают и бегут через мост к блокпосту. Выходим на связь со своими: «Кто пошёл? А, такой-то. Понял». Это наши прилетели, которые и должны были по плану утром прилететь. Это мы опоздали, но не по своей вине. Невозможно было такое расстояние пройти по горам по пояс в снегу за то время, которое нам на это отвели.
Дальше события развивались очень быстро. Грузинских спецназовцев было больше ста человек. Все в полной американской экипировке. Это значит, что на них надеты обязательно каска и бронежилет. Все с автоматическим оружием. Наша группа (шестнадцать человек) из первого вертолёта подбегает к грузинам и начинает их оттеснять. Бам, бам, бам… Начался рукопашный бой. Правда, наши били не всех подряд, а только тех, кто пытался дёргаться.
Получилось, что шестнадцать разведчиков атаковали сотню спецназовцев. Потом грузины пытались оправдаться, что якобы у них была команда — не поддаваться на провокации. Но на самом деле они просто были в шоке. Как посмела такая горстка бойцов их атаковать, ведь слишком неравные были силы!..
Тут села вторая наша вертушка, ещё шестнадцать из наших подбежали. Мы в это время обходили село и подошли с другой стороны. Это заняло буквально минут пятнадцать. Мы специально не прятались, и враги нас быстро заметили. А когда они увидели, что с горы спускается вереница бойцов с рюкзаками, с пулемётами и эта вереница всё никак не кончается, то тут они окончательно дрогнули. Потом я в сердцах своим сказал: «Эх, жаль что вы до нас всех победили! Не успели мы свою лепту внести». А мне ответили: «Вы ещё какую лепту внесли! Когда грузины увидели, что одна вертушка села отсюда, другая — оттуда, да ещё вы со своими пулемётами с горы спускаетесь, они так перепугались, что перестали сопротивляться окончательно». Тут грузин погрузили и увезли.
Когда всё закончилось, командиры мне говорят: «Конечно, вы молодцы, всех победили. Вот только долго вы шли. А шесть километров, по нашим расчётам, можно пройти за час-полтора». Я ещё подумал тогда: «Да пять-шесть километров в час пешеход по дороге в кедах идёт! А с рюкзаком ночью по горам по пояс в снегу в составе отряда в тридцать человек — это невозможно».
Потом наши ребята через телефоны залезли в интернет и прочитали грузинскую версию событий: «Шестьдесят вертолётов высадили шестьсот десантников горно-стрелковой бригады…». Я был удивлён, как они себя повели. Уж очень сильно, до неприличия, они растерялись и испугались. Если честно, мне сейчас за грузин даже как-то немного стыдно.
Лейтенант Н.:
— Часов в десять вечера 12 декабря 2008 года меня и ещё одного командира группы вызвали на ЦБУ. Сказали, что пришло боевое распоряжение: разблокировать взвод нашей пехоты. Они оказались в ловушке — попали в окружение в горах.
Ночью две другие наши группы ушли в тот район через горы. Мы же должны были взлететь на вертолётах в шесть утра и соединиться с ними уже на месте.
Большую часть ночи получали всё необходимое. Собирались в горы из расчёта на трое суток. Рюкзаки получились тяжёлые: взяли мины и прочее. Как потом оказалось, ничего этого не понадобилось. Пригодились только руки да ноги и автоматы в качестве дубинок.
Подъём в пять, в шесть построились. Подошёл комбат. До семи простояли на месте. В семь часов поступила команда: идти на вертолётную площадку. Это метров 200. Повезло: лётчики попались знающие, да ещё и умные. До взлёта прямо на площадке договорились о взаимодействии, о радиочастотах. Они нам: «Если всё будет серьёзно, — убегайте. Мы потом всё с землей сравняем». Ведь предугадать, как всё пойдёт, никто не мог.
С нами в вертолёт сели комбат и два офицера, да ещё командир 4-й военной базы, которая только-только была организована и должна была на постоянной основе остаться в Южной Осетии. У нас-то рюкзаки огромные, а у старших офицеров — совсем маленькие. Мы ещё про себя подумали: интересно, а как они там есть да спать будут. В моей группе — двенадцать человек вместе со мной и «замком». Мы разделились ещё на две группы, по шесть человек в каждой. Я должен был идти к пехоте через мост, а «замок» с пятью бойцами — на другой конец села, где тоже грузины стояли.
Получилось, что моя группа пошла первым бортом. До места лететь минут десять. Командир базы кратко рассказал, что там за местность и какая обстановка. На административной границе Грузии и Южной Осетии стоит высокогорное село Переви, через которое протекает горная речка. Тут же находился пост нашей пехоты. Накануне днём пехоте дали приказ отойти в глубь осетинской территории примерно на километр. Они снялись с позиций, отошли и на новом месте разбили палатки — к вечеру другой приказ: возвращаться обратно. А как только наши отошли, грузины сразу же на это место и встали. Потом грузины ещё и мост через речку заняли, наших никуда не пускают. У пехоты за этим мостом ещё и сломанная БМП осталась.
Командир базы нам говорит: «Разрешаю действовать на ваше усмотрение, но только приказ: стрельбу первыми не открывать». Площадка приземления — километра за два от нужного места. Высадились мы и побежали. Командир базы впереди бежит, дорогу показывает. Метров через двести я понял, что с этими рюкзаками мы не добежим: ведь каждый рюкзак весил килограммов 30-40. Точнее: добежать-то мы добежим, но при этом так выбьемся из сил, что толку от нас не будет никакого. Принимаю решение — рюкзаки снимаем, складываем в одно место, двоих бойцов оставляем их охранять.
Бежим дальше. Пробегаем первую половину села, за ней крутой поворот, мост, и отсюда начинается другая половина села. От угла до моста метров 50-70. Вылетаем из-за поворота — видим сломанную БМП нашей пехоты. Я кричу «замку»: «Разделяемся, как договорились: я — на мост, а ты — на другой конец села!».
«Замок» с бойцами мимо моста вброд через речку бросились на горку, где пехотинцы стояли. А дальше — на другой конец села, где тоже расположились грузины. Я со своими бегу на сам мост! Вижу: три джипа «Тойота Хайлюкс» стоят и около них расхаживают грузинские спецназовцы — с оружием, в бронежилетах, в касках… На пригорке выше моста у них уже огневая точка оборудована и мешки с землей в человеческий рост уложены. А подальше ещё десяток джипов стоят. Так как джип вмещает пять человек, то понятно, сколько грузин только на этой стороне села находится, — больше шестидесяти. «Замок» потом сказал, что и с его стороны стояло столько же джипов. Легко посчитать, что их было больше сотни.
Бежали мы красиво. Получился своеобразный забег между жизнью и смертью, не хватало только флага российского, тельняшек и голубых беретов. Своим кричу: «Бить можно, но без стрельбы!..». Вперёд пропустил пулемётчика, он у нас парень очень крепкий. Тот сразу пулемёт коробом с лентой вперёд развернул. Перед ним грузин нарисовался, начал ему что-то кричать: «Эй, эй!». Наш его пулемётом — хрясь! — грузин куда-то в сторону улетел. Тут подбежали мы, началась потасовка… Глаза у грузин очень большие, они не могут взять в толк, откуда мы появились.
Наших пехотинцев было человек двадцать. С ними были подполковник и старший лейтенант, остальные — солдаты-срочники. К тому времени, как мы им на помощь подоспели, прошли уже сутки, как они были блокированы. С собой у них вообще ничего не было — ни палаток, ни спальников. А ведь это декабрь месяц и горы! Поэтому сначала вид у этих наших солдатиков был довольно-таки жалкий. Лица обветренные, красные, ведь замёрзли за целую-то ночь! Да ещё и растеряны, не знают, как быть, что делать… Но как только они нас увидели, приободрились. Я нескольких их них послал обойти грузин сбоку. Те и начали мять грузин с тыла — работали руками, ногами, автоматами, не стреляя при этом…
Тут ещё над нами две «двадцатьчетвёрки» летают. У меня на разгрузке две рации, по ним лётчики каждую минуту нас запрашивают: «Ну что там у вас?». Грузины это слышат, глаза их ещё больше становятся.
Самое интересное, что пока мы били тех их них, что кантовались на мосту, остальные за мешками с землёй так и остались стоять, прятались за ними и ни во что не вмешивались. А их там было человек пятьдесят-шестьдесят.
Командир базы сразу к своим пехотинцам подбежал. Сел на какую-то доску и нам говорит: «Делайте, что хотите, но чтобы грузины отсюда ушли».
Два грузинских командира к нам подскочили и давай вокруг нас бегать. Один оказался побоевитей. Ему лет сорок пять, седой весь. Он всё хотел к нашему полковнику прорваться. А тот: «Мне никто ни для каких переговоров не нужен. Пусть уходят, и всё!».
Мост мы захватили, грузин с него согнали. Но три джипа так и остались на мосту стоять. Я: «Убирайте джипы!». Они: «Не будем». Тогда я спокойно сажусь в джип и говорю: «Если сейчас джип не будет отсюда убран, я его сам уберу. И вообще уеду на нём». А в джипе я увидел: лежит разгрузка с гранатами для подствольника от винтовки М-16. Беру её и говорю: «Вот как брошу сейчас её на вас, так все и полетите отсюда!». У их командира вообще глаза на лоб вылезли, вижу, у него чуть ли не предынфарктное состояние… «Всё, всё, сейчас уберём». Короче, такого психологического давления они не выдержали. Сели в джипы и быстренько с моста съехали. Мост оказался полностью нашим, пехота с нашей стороны разблокирована. Хотя из самого села грузины так и не уходят.
Я своих бойцов рассадил повыше, чтобы хоть какое-то прикрытие было. Мало ли что… И побежал к своему «замку». Они там на своём участке тоже немного подрались, попинали грузин. Вообще-то бойцы у нас — молодцы. Не услышишь от них: «Да, может быть, не надо». А только так: «Если надо, значит, надо!..». Короче, вели себя даже нагловато. В том противостоянии это нам очень помогло.
На той стороне, где «замок» был, наши грузин сразу за село выгнали. И как раз с этой стороны, словно из-под земли, нарисовалось грузинское телевидение. Идут к нам, начинают снимать. Мы их отогнали, поставили заслон, не пускаем. Грузинские командиры снова вместе собрались совещаться. Минут через десять со стороны Грузии появляются ещё машин 5-6 телевизионщиков со спутниковыми тарелками.
А возле моста джипы с грузинскими спецназовцами так и стоят. Подхожу к командиру базы и спрашиваю: «Что делать?». Он: «Пока джипы не уедут, никаких разговоров вести не будем».
Так прошло минут 40-50. В это время прилетает вторая наша вертушка, и из неё всё той же дорогой на мост бежит ещё одна наша группа. Чувствую, у грузин нервы на пределе. И тут командиры наших бойцов направили на возвышенность в тыл грузин. Наши разведчики сели, изготовились к стрельбе… А спустя ещё минут десять мы все наблюдаем такую картину маслом: через хребет спускаются те две наши группы, которые через горы шли. А вид у наших очень грозный: в горно-штурмовых костюмах, с рюкзаками, с пулемётами… Они речку перешли и встали рядом с пехотой. Тут у грузин окончательно сдали нервы. Они запрыгнули в свои джипы и умчались…
Две группы, которым через речку в брод пришлось переправляться, стали сушиться. Мы посты организовали. Командир базы повеселел: чай, кофе, обогрев…
Часа через полтора с осетинской стороны подъезжает миссия ОБСЕ. В джипе двое иностранных военных, с ними переводчица. Меня по рации ребята запрашивают: «Пускать?». Я командира базы об этом спрашиваю. А тому уже всё равно — задача-то выполнена: «Делайте, что хотите».
Иностранцы останавливаются возле нас: «Что здесь происходит?». Я: «А вам какое дело?». Общался я с ними не слишком вежливо. Они: «Мы проедем». Я: «А я вас не пущу. Вы кто такие?». Они: «ОБСЕ». Я: «А для меня вы — никто». Заволновались, начали куда-то звонить. Тут командир базы говорит: «Да ладно, пускай едут». Они проехали к телевидению на грузинскую сторону.
Двое грузинских командиров всё ещё крутятся рядом — все норовят с командиром 4-й базы поговорить. Проходит ещё минут 40. Тут прямо на пятачок к пехотинцам садится вертолёт с командующим. Охрана его из вертолёта высыпала. Пехота по случаю прибытия высокого начальства попыталась свою БМП завести, но так и не смогла.
Часам к 11-ти утра стала подтягиваться пехота, которую ещё вчера ночью тоже подняли по тревоге. Говорят: «Ночью вышли десять танков. Шесть по дороге сломались, четыре ещё где-то сзади едут. Оказывается, выехало восемь машин БМП, но пять из них сломались, три как-то едут. Так что до места доехали только мы на двух «Уралах»: четыре офицера и солдаты». Просто цирк на конной тяге!
Часов в двенадцать дня мы улетели на базу, а те две наши группы, что через горы пришли, ещё три дня пост нашей пехоты с высоток прикрывали. Только потом, когда мы начали осмысливать случившееся, стало понятно, что вариантов развития событий было несколько. Обстановка обрисована была нам в общих чертах, но конкретно-то мы не знали, что нас ждёт и какова численность грузин. Ведь связи с пехотой не было. Может, кто-то по телефону с кем-то разок поговорил и всё. Так что летели мы почти в полную неизвестность. И когда мы выскочили из-за поворота и увидели эти бесконечную вереницу джипов с экипированными и вооружёнными грузинами рядом, то в первую очередь нам помогли наши же эмоции — как будто сила какая-то изнутри распирает. Смотрю на своих бойцов — челюсти сжимают, подбираются все как-то, автоматы уже готовят к рукопашной.
Из тех двенадцати грузин из трёх джипов только один дёрнулся по-настоящему, пытался что-то спросить: «Вы кто такие? Что надо?». Он-то как раз первым и получил… Тут же и затух.
И, конечно, удивительно нам было видеть шестьдесят грузинских спецназовцев, которые стояли в 20-ти метрах и не бросились помогать своим десятерым, — тем, которых мы били. Так и стояли словно оцепеневшие… Не знаю, что и думать. Может быть, они просто остолбенели от нашей дерзости и, наверное, даже какой-то наглости.
Видимо, с их точки зрения невозможно вшестером броситься на семьдесят вооружённых до зубов спецназовцев в касках и бронежилетах? Наше состояние в тот момент можно охарактеризовать, как бесшабашность, что ли. Такое у русского человека проявляется в критические моменты, и тогда помогает главным образом не голова, а чувства.
Вот эти первые 10-15 минут всё и решили. Грузины так и не вышли из того психологического транса, в который впали от нашей дерзости. И их командиры разделили состояние своих бойцов и даже не попытались как-то их организовать для оказания сопротивления. Вообще каждый из них переживал уже только за свою судьбу: понимали, что их, точно, по головке не погладят за такой позорный для них исход сражения. В то время, когда мы прогоняли их с моста, а они отъезжали на трёх своих джипах, прошло всего минут 5. Но для меня эти минуты показались вечностью. По существу, на открытом месте оставался только я один: ведь мне приходилось бегать к «замку» на другую сторону, а своих я рассадил вокруг моста на позиции за какими-то естественными преградами, чтобы они заняли организованную оборону. В эти моменты я действовал уже не на адреналине, а с рассуждением. Я готовился к тому, что, возможно, придётся давать отпор, если что-то всё-таки начнётся с их стороны.
И вероятность случайного выстрела тоже не исключалась до самого последнего момента. За своих-то я был спокоен. У нас магазины были только присоединены, патроны — не в патронниках. Но я-то знаю, какие бывают срочники-пехотинцы… Да ещё если вспомнить, что сутки эти двадцать бойцов просидели на морозе в полном окружении… Плюс к этому, из грузин кто-то мог выстрелить, даже просто в воздух. Чтобы ситуация стала полностью непредсказуемой, этого было бы вполне достаточно…
Конечно, очень здорово нам помогли вертолётчики из «двадцатьчетвёрок». Ещё на аэродроме с ними договорились, что если начинается стрельба, то мы попробуем убежать, а они начнут работать. Я не знаю, был ли у них приказ стрелять. Но и по разговору, и по их лицам я понял, что они к такому варианту были внутренне полностью готовы. И, если бы нас начали убивать, они бы точно нас не бросили.
Так что залог этой нашей маленькой в мировом масштабе победы — дерзкий натиск русского солдата. Ведь когда группа в шестнадцать человек за десять минут полностью деморализует больше сотни до зубов вооружённых спецназовцев противника, то по-другому это никак не объяснишь. И я думаю, что тут проявился именно особый характер русского человека. Ни один человек у нас не дрогнул ни на секунду. Все действовали как один: сказано — сделано.
В конце этой истории мне стало даже как-то жалко грузинских полковников. После такой «операции» их военная карьера, скорее всего, резко пошла под откос…
10 май 2011 /